Как Трурль хотел изменить мир, а Гейциан разрушил его мечты [Рассказ]

Как-то великий изобретатель Трурль увидел по ящику адронный коллайдер и решил тоже создать нечто грандиозное и великолепное и тем осчастливить мир. Целую неделю трудился Трурль: выбрал самый ровный, самый правильный бублик, хорошенько высушил его в микроволновке, спилил надфилем неровности, отполировал бархоткой и тщательно оклеил фольгой. Он даже разгладил фольгу утюгом, до такой степени Трурль стремился к безупречности.

Утро в Абрикосовой долине обычно прекрасно как нигде. Солнышко играет в абрикосовых листьях, лучи пронзают наливные абрикосины, только рот подставляй. Но утро, когда Трурль вышел на детскую площадку представить миру свое творение, было прекраснее обыкновенного. Солнце светило ярче, небо еще синее, абрикосины еще жирнее и сами шлепались в рот.

Трурль прошел к песочнице, в которой обычно проводил время его ближайший друг и коллега Клапауций. Ловко орудуя совочком, пухлый Клапауций строил песочный город. Город содержал множество мелких подробностей: песочные дворцы, небоскребы и хрущевки, тюрьмы и шапито. Клапауций проложил проспекты и переулки, навел мосты и прорыл тоннели. Он заселил город властителями и обывателями, не забыв вбросить вязанку дворцовых интриганов и щепотку брюзжащих интеллигентов, целый куршавель олигархов и толику мобильных аналитиков, тусовку гениальных творцов и неправильного зрителя, их творений не понимающего. Клапауций предусмотрел, чтобы в достатке содержалась дружба, но не обошлось бы без предательства, преодолеваемого героизмом. Всю эту окрошку он окропил четырьмя конфессиями с атеизмом впридачу.

Работа кипела. Клапауций усмирил народный бунт и готовил дворцовый переворот. На песочную трибуну взобрался песочный трибун и только открыл песочный рот для пламенной речи, как к Клапауцию подошел Трурль и протянул ему руку с блестящим бубликом.

— Посмотри, Клапауций, какую прекрасную штуку я создал, — гордо заявил Трурль в ожидании восторгов.
— И что? — Клапауцию не хотелось отвлекаться от песочных баталий, но пренебречь лучшим другом ему не позволила совесть. Отхлебнув из ведра с абрикосовым компотом, он поддержал беседу. — Что может быть прекрасного в бублике, завернутом в фольгу?
— Как что?! — взвился Трурль, с ходу взяв верхнюю ноту, как заправская опереточная дива. — Это самое потрясающее, самое изумительное, что я когда-либо создавал! Это подлинное произведение искусства! Эта штука изменит мир!
— Ну, ну! — саркастически парировал Клапауций. — Ну, покажите нам, как она изменит мир.
Не ответив, Трурль задрал голову, блеснул очками и проследовал к качелькам, где играла кучка ребятишек. Клапауций не стал наблюдать и вернулся к своим занятиям. Часа через три Трурль вернулся, раздувшийся от гордости, как тетерев на токовище.
— Вот! — преисполненный самодовольства, заявил он и протянул Клапауцию куклу барби без ноги. — Видишь, на какую ценную вещь я обменял свое изобретение.
— Видать, ты так доканал бедных детишек своим нытьем, что они отдали тебе куклу, лишь бы ты отвязался, — холодно ответил Клапауций, хорошо знавший друга.
Трурль насупился, но, поразмыслив, продолжил с прежним апломбом:
— Через неделю я создам еще одно прекрасное изделие и обменяю его на что-нибудь не менее полезное. Потом еще и еще. И так до тех пор, пока мир не изменится к лучшему. И ты убедишься, что мое изобретение круче лампочки Эдисона!
— Ты обречен на успех! — Клапауций решил не противоречить, как ему показалось, свихнувшемуся Трурлю. — Продолжай в том же духе, и народ к тебе потянется. Уже вижу толпы поклонников твоих бубликов. Не забудь открыть фан-клуб.
— Ты ограничен в своем понимании мира! Фан-клубы откроются сами, — довольно грубо отрезал Трурль и удалился в булочную.

За этим содержательным диалогом никто не обратил внимания на умненького мальчика по имени Гейциан, наблюдавшего за происходящим с облысевшей деревянной лошадки. Как только Трурль прошествовал в булочную, Гейциан сполз с лошадки и последовал за ним.

Спустя неделю Трурль вернулся на детскую площадку с новым бубликом идеальной формы, идеально высушенным, идеально завернутым в фольгу, где его настигла страшная новость о том, что всю неделю его отсутствия мальчик Гейциан торговал бубликами, только свежими и в фольгу кое-как обернутыми. Цену малолетний негоциант назначил чуть выше, чем в булочной, и детишки охотно обменивали свою мелочь на Гейциановы бублики, тут же срывали фольгу и кушали. Фольга имела еще то полезное свойство, что сохраняла съедобный вид бублика в детских кармашках. Трурль видел, как девочка, у которой он выменял куклу, повертела его идеальный булик в руках, полюбовалась безупречным дизайном и попробовала надкусить. Сломав молочный зуб, она разревелась, отшвырнула идеальное изделие и убежала к маме.

Негодованию Трурля не было предела:
— О предательство! О вероломство! — и Трурль насылал проклятия на голову Гейциана, — О ничтожества! Как можно было поверить этому проходимцу, этому вору Гейциану, похитившему мое гениальное изобретение! Вы! Вы променяли красоту на гастрономический утилитаризм!

А еще через неделю свежими бубликами в фольге торговали по всем соседним дворам. Отчаянию Трурля не было предела, мечта о лучшем мире рассыпалась в прах. Предался он черной меланхолии под рулады самодеятельного баяниста Роберта Циммермана, изобретая все новые кары для Гейциана. Клапауций же боялся даже подойти к Трурлю. В конце концов, Клапауцию все надоело — и черная меланхолия Трурля, и завывания Циммермана, он собрал свои совочки, подхватил ведро компота и ушел на чужой двор куда подальше. С его сбивчивых слов и была записана эта история.